Дети, лишённые детства: ветеран труда Нина Мирошник делится воспоминаниями

Великая Отечественная война искалечила тысячи детских судеб, отняла светлое и радостное детство. Дети войны, как могли, в меру своих сил, приближали Победу. И на их долю досталось не меньше горя, страданий, тягот и лишений, чем у наших бойцов на фронте. Своими воспоминания делится жительница нашего города, ветерана труда Нина Алексеевна Мирошник.

Наше поколение называют тружениками тыла и детьми войны. У нас не было счастливого детства, юности и молодости. Наши лучшие годы прошли в тяжёлое военное и послевоенное время. Как только началась война, мы, тогда ещё дети, сразу повзрослели и вступили во взрослую жизнь. Несмотря на невыносимые трудности, мы своим трудом преодолели все невзгоды. Возродилась страна, поднялась из разрухи и пепла.

Мои детство и юность прошли в Козельске, городе Воинской славы. Через город проходил третий оборонный пояс Москвы. Совсем рядом шли ожесточённые бои и сейчас, много лет спустя, я часто вспоминаю раненых и погибших солдат. И при отступлении наших войск, и при освобождении Козельска было очень много убитых. И мы, 12-летние подростки, вместе с женщинами копали траншеи, хоронили погибших.

Когда на Козельск наступали немцы, то колхозное стадо коров распустили, чтобы животные не достались врагу. Маме удалось поймать тёлочку, чтобы прокормить детей. Я со старшей сестрой всю зиму носила для неё сено, но затем нашу кормилицу забрали немецкие солдаты. Никогда не забуду, как мама плакала от безысходности – чем теперь кормить детей?

Тяжело ей было одной поднимать пятерых. Дрова кончаются, мы их везём из леса на саночках, 25 соток огорода обрабатывали. Запрягались три женщины в плуг, а одна сзади пахала. Зерновые убирали вручную серпом. Помню, старшую сестру чуть не застрелил немец – он убил курицу и заставил её ощипывать, а сестра отказалась. Чуть не погиб и 7-летний братик. Немец, зайдя к нам домой, потребовал курицу и яйца, а братик сказал, что у нас ничего нет. И тут курица закудахтала. Немец наставил на мальчика пистолет, но мать кинулась ему в ноги, и враг пожалел его, не стал стрелять.

Даже после того, как Красная армия освободила город, линия фронта проходила совсем близко, в 2-3 километрах от нас шли ожесточённые, длительные бои. Раненых привозили к нам, в срочно переоборудованный в госпиталь черепичный завод. Мы трудились здесь вместе со взрослыми, носили тяжёлые вёдра с водой и мусором.

Помню, мы с подружками приходили к раненым солдатам, приносили им помидоры, огурцы, а они нам взамен давали свою пайку хлеба. Какой же он был вкусный! А ведь мы долгое время ели хлеб, который готовили из картофельных очисток и желудей… Вдоволь наелись только в 1947 году, когда была отменена карточная система.

Топить школу было нечем, поэтому в холодное время на уроках мы сидели одетыми, а нашими тетрадями были книги, в которых мы писали между строчками. Дети шили кисеты солдатам для махорки и писали им письма на фронт. Наш учебный год начинался не 1 сентября, а в конце октября, когда был убран урожай.

В нашей семье было пятеро детей, я была второй. Отец всё время воевал. Вернулся с советско-финской войны, побыл дома несколько месяцев и снова ушёл, так как началась Великая Отечественная. Он дошёл до Берлина, а затем их дивизию перебросили на Восток, где началась японская кампания. Домой вернулся только в 1947 году. Дети к этому времени уже повзрослели, мне, например, было уже 17 лет.

Тяжело нам пришлось и в послевоенные годы. Мы долгое время жили в бедности, но упорно трудились и восстанавливали страну после войны. Мой муж работал геологом. С маршрута приходил голодный, усталый. Его баней была 5-литровая кастрюля с подогретой водой.

Всё, чтобы было нами прожито и пережито – не перечислишь. Но вместе с трудностями были и радости – ведь, жизнь – это чёрная и белая полоса.